Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Орест Михайлович Сомов (1793-1833) — украинский русскоязычный писатель, один из основоположников русской мистической прозы. Критик, редактор, издатель, переводчик с французского. Заметный участник литературного процесса "Золотого века". Собственное прозаическое творчество Сомова можно разделить на три основных направления: русские сказки и крестьянские поверья, выходившие под псевдонимом Порфирий Байский "малороссийские были и небылицы", "рассказы путешественника" (рассказы из зарубежной жизни). Нам особенно интересны первые два, хотя и в рассказах путешественника есть пародия на готику "Приказ с того света". Малороссийские повести Сомова на основе украинского фольклора появились ещё до Гоголя и в какой-то степени проложили дорогу гоголевским "Вечерам". Сомов помогал молодому Гоголю с первыми публикациями. Вместе с тем в последних малороссийских произведениях Сомов сам оказался под влиянием Гоголя. Сомов первый перевёл в 1922 на русский знаменитое апокалиптическое стихотворение Байрона "Мрак" (1916). Перевод, правда, прозаический и выполнен с французского текста.
После смерти Сомов оказался почти полностью забыт на полтора столетия. Выходец и обедневшего дворянского рода, нуждающийся в деньгах, он вынужден был уделять больше времени критике и издательской деятельности, чем собственному творчеству. Собрания сочинений он не оставил, единственный роман "Гайдамак" не дописал (опубликовано три небольших фрагмента), энтузиастов, готовых собрать его журнальные публикации долго не находилось. В 1950 году в двухтомное антологии "Гослитиздате" "Русские повести XIX века" появилась реалистическая повесть Сомова. Два появления Сомова в серии "Литературные памятники" не были целенаправленным выбором составителей, Сомову здесь "просто повезло" опубликоваться в своё время в знаковых альманахах — в 1960 опубликовали полные тексты альманаха "Полярная звезда" (и среди прочих произведений — два рассказа Сомова), а в 1980 — составленные Пушкиным "Северные цветы" на 1832 год (стихотворение и два рассказа, один из них мистический о потустороннем мире, но не слишком удачный — "Живой в обители блаженства вечного", посвящённый, вероятно, как и весь альманах, памяти А. А. Дельвига, а также — письма в дополнениях). В том же году на фоне возрождения интереса к русской романтической прозе в "Советской России" вышла антология "Русская романтическая повесть", куда составитель включил страшную повесть (точнее — рассказ) "Киевские ведьмы" (1833) содержание которой частично (полёт на шабаш ведьм) с юмором пересказано Пушкиным в стихотворении "Гусар". После издания антологии о Сомове вновь вспомнили, и через три года в другой антологии с тем же названием "Русская романтическая повесть" разместили сразу четыре рассказа, три из них — тематические. Мрачные мистические драмы "Русалка"(1929) и "Бродящий огонь"(1932) и юмористическая мистика "Оборотень" (1929). О несерьёзности повествования в "Оборотне" и намерении посмеяться над ужасами писатель откровенно сообщает во вступлении к рассказу:
цитата
Корсары, Пираты, Гяуры, Ренегаты и даже Вампиры попеременно, одни за другими, делали набеги на читающее поколение или при лунном свете закрадывались в будуары чувствительных красавиц. Воображение моё так наполнено всеми этими живыми и мёртвыми страшилищами, что я, кажется, и теперь слышу за плечами щелканье зубов Вампира или вижу, как "от могильного белка адского глаза Ренегатова отделяется кровавый зрачок". Напуганный сими ужасами, я и сам, хотя в шутку, вздумал было попугать вас, милостивые государи! Но как мне в удел не даны ни мрачное воображение лорда Байрона, ни живая кисть Вальтера Скотта, ни даже скрипучее перо г. д'Арленкура и ему подобных, и сама моя муза так своевольна, что часто смеётся сквозь слёзы и дрожа от страха; то я, повинуясь свойственной полу её причудливости, пущу слепо мое воображение, куда она его поведет. Скажу только в оправдание моего заглавия, что я хотел вас подарить чем-то новым, небывалым; а русские оборотни, сколько помню, до сих пор еще не пугали добрых людей в книжном быту.
Через год большим тиражом (400000) "Советская Россия" выпустила сборник избранных произведений Ореста Сомова "Были и небылицы", сборник, которого у него не было даже при жизни.
Книга была составлена таким образом, чтобы читатель мог получить представление о всех гранях творчества писателя. Произведения размещены в хронологическом порядке. Большая вступительная статья составителя Н. Петруниной, примечания. Общее впечатление несколько портят картонная обложка и желтоватая бумага, но книга всё равно входит в мой личный список любимых изданий. Интересны графические заставки Дробязина. Самое известное произведение автора — "Киевские ведьмы" — в издание не вошло и этот факт в книге даже попытались объяснить: мол, незадолго до этого (4 года назад) рассказ выходил в издании «Русская романтическая повесть» того же издательства. Странное решение, на мой взгляд. Тёмные рассказы в сборнике представлены следующей командой: это уже упоминавшиеся "Русалка" и "Оборотень", "Кикимора", "Сказки о кладах". Также выделю страшную сказку о мертвецах "Сказка о Никите Вдовиниче", рассказ "Юродивый" (по сути — магреализм) и главу из неоконченного романа "Гайдамак", где гайдамаки рассказывают друг другу истории о ведьмах и вампирах. Творческое наследие Сомова невелико и в эту книгу вошла большая часть основных его прозаических произведений. Но помимо "Киевских ведьм" не попал в книгу самый мрачный рассказ — "Недобрый глаз", небольшие мистические истории из времён древней Киевской Руси "Купалов вечер", "Бродящий огонь", юмористическая готическая история "Приказ с того света".
Книга Сомова стала одной из тех книг, что пробудили у меня интерес к русской таинственной прозе. Очень понравилась, хотя читал я её уже в 90-х, когда был знаком с произведениями многих западных "тёмных" писателей. Очень заинтересовали описания нечистой силы в "Кикиморе" и "Сказках о кладах".
цитата "Кикимора"
Днём же Варюша видала, когда ей доводилось быть одной в большой избе, что подле светёлки — превеликую и претолстую кошку, крупнее самого ражего барана, серую, с мелкими белыми крапинами, с большою уродливою головою, с яркими глазами, которые светились как уголья, с короткими толстыми ушами и с длинным пушистым хвостом, который как плеть обвивался трижды вокруг туловища. Кошка эта, по словам Варюши, бессменно сидела за печкой, в большой печуре, и когда Варе случалось проходить мимо её, то кошка умильно на неё поглядывала, поводила усами, скалила зубы, помахивала хвостом около шеи и протягивала к девочке длинную, мохнатую свою лапу с страшными железными когтями, которые как серпы высовывались из-под пальцев. Малютка Варя признавалась, что, несмотря на величину и уродливость этой кошки, она вовсе не боялась её и сама иногда протягивала к ней ручонку и брала её за лапу, которая, сдавалось Варе, была холодна как лёд.
Близость тематики неизменно вызывает сравнение Сомова с Гоголем. Литературным талантом Гоголя Орест Михайлович, конечно не обладает, но по вниманию к народным легендам своему маститому последователю не уступает. Одним из первых попытался он вывести в высший литературный свет народные поверья, былички, низовую, бытовую русскую и украинскую мифологию.
В 1984 году вышло также в "Радуге" небольшим тиражом англоязычное издание Russian 19th-century Gothic Tales (от Сомова — "Сказки о кладах", "Оборотень", "Киевские ведьмы").
Самые популярные произведения Сомова в советское время — "Русалка", "Оборотень", "Киевские ведьмы". У каждого из произведений около десятка изданий. "Киевские ведьмы" в том числе выходили в 1990 г. на украинском, а в 1988 в Италии в составе антологии русской фантастики 19 века (но это к теме нашего разговора — советские издания — не относится). Интересно, что произведения эти включались как в антологии детских сказок, так и в антологии мистики и ужасов.
В 1991 году в киевском издательстве вышел ещё один сборник произведений Сомова — "Купалов вечер". Здесь составители уделили больше внимания мистической прозе автора — впервые в СССР изданы "Купалов вечер", "Недобрый глаз", переизданы "Бродящий огонь", "Приказ с того света", все "тёмные" произведения из сборника 1984 года.
Портретных изображений Сомова не сохранилось, в Интернете ( даже на серьёзных сайтах) встречаются его "портреты", но изображён на них Андрей Сомов, искусствовед второй половины 19 века, отец художника Константина Сомова. Орест Сомов прожил всего 40 лет, а человек, изображённый на портрете, заметно старше, да и одет по другой моде.
По традиции наименование «русская готика» применяется к мистическим произведениям отечественных писателей XIX — начала XX веков. Понятно, что «готикой», такой как у Анны Радклифф или Горация Уолпола, в большинстве таких текстов даже и не пахнет (чем ближе к нам — тем меньше и меньше «готики»), но традиция сложилась, и с нею приходится иметь дело. Как по мне, это вовсе неплохо, это лишь маркер, который позволяет довольно-таки чётко обрисовать круг текстов. Могу сравнить термины «русская готика» и «меч и магия» — и выяснится, что назначение обоих идентично. Но существуют читатели, резко не принимающие то или иное наименование (о протестах в адрес «русской готики», честно говоря, ещё слышать не доводилось).
Я попробовал составить десятку моих любимых повестей и рассказов русских писателей «золотого» и «серебряного» века литературы, в первую очередь имея в виду именно «страшность», чтоб продирало до мурашек! Попробовал — не получилось... Вышла только девятка, и пока что я к ней ничего добавить не могу, но не исключено, что в будущем наткнусь на что-нибудь не менее душещипательное.
Конечно, мнение об «ужасности» этой девятки — исключительно моё, по большей части давно сформированное и осмысленное. Сознаюсь, пару текстов я в список добавил за несколько иные достоинства, не всегда чётко соотносящиеся с «пугательным» эффектом. Тем не менее, и таким, не особенно «страшным» произведениям место нашлось — полагаю, в этом нет ничего страшного (простите за тавтологию).
Ну что ж, приступим...
9 место
Андрей Платонов «Мусорный ветер»
Мне как человеку, с отрочества знакомому с классикой русского рока, хотелось прочитать этот рассказ почти так же давно, как я услышал песню Армена Григоряна. Но вот знакомство с текстом Платонова случилось спустя много-много лет. Что же могу сказать о том, как мне понравился рассказ? — он мне не понравился. Но для меня это поистине страшное произведение. Сюрреализм, которым писатель щедро разбавил повествование, действительно пробирает до дрожи, от изображаемых диких и мерзких картин становится чуть ли не физически худо. А такого эффекта достичь весьма непросто! И хотя к «русской готике» «Мусорный ветер» причислить довольно-таки сложно — стилистика не та, сюжет тоже далёк от привычных, — тем не менее, он попадает в список. Будем считать это прощальным жестом страшно-мистической русской прозы (рассказ опубликован в 1934 году).
8 место
Осип Сенковский «Висящий гость»
Вот уже появляется один из рассказов, про которые я говорил выше: «Висящий гость» — не «ужасный». Да и вообще, это не хоррор, но триллер — напряжённый, наполненный довольно мрачной атмосферой, хоть и не без иронии. Сенковский вообще был литератор очень интересный — многое пробовал, многое ему удавалось (кое-что удавалось не ему лично, а каким-нибудь зарубежным писателям, а он потом издавал эти «удачи» как свои произведения). Разбойничья тема автору как-то не мила, о чём он честно заявляет в довольно обширном вступлении, но он отдаёт дань литературной моде — и получается блестяще! В XIX веке, думаю, второго такого триллера не найти, да и позднее, вероятно, тоже.
7 место
Александр Грин «Мат в три хода»
Ещё один рассказ, «страшность» которого может быть поставлена под сомнение. Здесь нет ужаса как такового, но есть его предощущение, переданное очень ярко и красочно. То есть «Мат в три хода» не проводит нас в комнату кошмаров, но оставляет на самом её пороге. Мы можем разве что попробовать заглянуть внутрь, однако там всюду клубится мрак, и не видно ни зги. А ведь это порой бывает ещё страшнее — так и не добраться до источника ужаса... В данном рассказе Грин в очередной раз показывает себя мастером мистической прозы.
6 место
Фёдор Сологуб «Собака»
Да, пожалуй, это мой самый любимый рассказ Сологуба. «Собака» завораживает и увлекает — тем более что произведение это, реалистическое вплоть до последних строк, в самом конце оборачивается сюрреалистическим кошмаром. И эта метаморфоза-то как раз и страшит больше всего: шаг от вполне обыденного, в общем, неблагополучия к инфернальному, непонятному и никак не объяснённому ужасу очень короток. Кто виноват и что делать? — совершенно неважно. Всё уже случилось, и от этого становится как-то жутко...
5 место
Николай Гоголь «Страшная месть»
А вот и самый классический текст из всей классики списка. Несмотря на большую популярность «Вия» как самого пугающего произведения Гоголя, я всё же отдаю предпочтение «Страшной мести». Очень ценю сцену свершения самого мщения — ведь она, на мой взгляд, поистине ужасна! Как мертвецы грызут мертвеца на дне глубочайшей пропасти — из года в год, из века в век!.. А сверху — сидит на коне своём застывший навечно мститель! Брр!..
4 место
Валерий Брюсов «Теперь, — когда я проснулся...»
Брюсов стал для меня одним из самых мощных открытий в русской не только «готике», но и фантастике. Есть у него замечательные мистические рассказы, первый среди которых для меня — «Теперь, — когда я проснулся...», история о сне и яви. Автор ведёт повествование от первого лица, от имени человека, овладевшего техникой управляемых сновидений. Интересен процесс освоения этих практик, интересны сами сны, которые генерирует себе герой, и интересен момент осознания, что сон и явь переплелись настолько, что он уже не может точно знать, спит или бодрствует. Отрезвляющий эффект совпадает с моментом пришествия волны ужаса.
3 место
Леонид Андреев «Красный смех»
Это произведение для меня — одно из самых страшных вообще, не только в русской литературе. Сюрреалистические кошмары, которые рисует Андреев, затрагивают потаённые глубины души, дотягиваются до подсознания. И ведь по прочтении «Красного смеха» осознаёшь, насколько ужасна, грязна, бесчестна, бесчеловечна война. Автор, безусловно, достигает своей цели: внушить читателю к ней отвращение. Рефрен «цветы и песни, цветы и песни» воспринимается на контрасте с основным содержанием текста как нечто омерзительное, чего от самого этого образа, казалось бы, никак ожидать нельзя.
2 место
Алексей Ремизов «Жертва»
Настоящая инфернальная жуть. Какой-то мистически-липкий текст, постепенно обволакивающий и погружающий в себя читателя. Уж на что иное, но на атмосферу Ремизов в «Жертве» не поскупился. Она уплотняется пошагово: сначала висит лёгкой, еле различимой дымкой, затем — обступает хлопьями тумана, а в итоге превращается в плотную стену, за которую не пробиться. Собственно, она и сама рассыпается, но не позже того, как в рассказе поставлена точка. Вроде бы всё здесь серьёзно и даже чопорно, но не дают покоя время от времени повторяющиеся слова: «вот было горе». Несмотря на их прямое значение, которое подтверждается контекстом, сам этот рефрен наводит на мысль, что ещё не всё в этом повествовании так беспросветно-кошмарно, а есть место хотя бы малой толике иронии, которая чуть-чуть разряжает обстановку. На мой взгляд, это добавляет произведению привлекательности.
1 место
Алексей К. Толстой «Семья вурдалака»
Первый среди лучших — рассказ о приключениях маркиза д'Юрфе в сербской деревушке. Толстой умело нагнетает атмосферу сгущающегося страха: то лицо, мелькающее за окном, то разговор деда с мальчиком, то повторение одних и тех же слов, но разными героями и в разных обстоятельствах — когда д'Юрфе общается со Зденкой... Очень много таких приятных «звоночков», когда читатель ощущает: вот-вот, ещё один шаг, скоро будет страх и ужас... Ну, и конечно, финальная погоня за главным героем и — особенно — роль в ней младенца. Аж дух захватывает! «Семья вурдалака» — настоящий, без скидок, хоррор, пожалуй что даже обогнавший своё время. Возможно, автор, написавший произведение в возрасте 21 года на французском языке, понимал это и не публиковал. Однако душещипательная (говорю без иронии) история пришла к читателям уже после смерти писателя. По моему мнению, это бесспорная вершина именно «ужасной», пугающей «готики» в русской литературе.